«Прекрасная карьера, – сказал мне дядя Гарреш, услышав об этом. – Ты так молод, а уже сделался записной свахой! Или это называется иначе? Не знаю, право, не силен в местной терминологии».
Увы, тогда не нашелся с ответом, да и теперь вряд ли придумаю что-нибудь достойное. Очевидно, и впрямь слишком молод: покорять вершины дядюшкиного красноречия и пучины суесловия мне придется еще не один век…
Впрочем, это ерунда. Главное, я добился своего: теперь у меня единовременно жило не более шести шуудэ! По-моему, сама Аю стала относиться к выбору девушек куда более серьезно: прежде стремилась скупить всех подряд, а теперь подолгу прислушивалась к себе, выискивая ту, чья звезда еще может вспыхнуть на небосводе, пускай даже он будет виден в окошко маленькой хижины.
«Как там продвигается освобождение женщин Юга?» – ядовито спрашивал дядюшка Гарреш при встрече, а я только вздыхал. За свободную девушку (неужто я стал бы перепродавать рабынь!) полагался выкуп, только не многие могли его себе позволить. Учитывая, сколько я тратил на содержание шуудэ, подарки им и прочие мелочи, я оставался сильно внакладе.
Я бы и вовсе отказался от этого, когда Аю вошла в возраст, но она же мне и не позволила. Наверно, услышала, как горько рыдают шуудэ, услышавшие, что хозяин взял жену. Они-то плакали по обычаю, да еще потому, что не представляли, чего ожидать от странной девочки, как она с ними обойдется, но Аю этого не знала. Может, и к лучшему…
– Эйш опять уснул? – спросила она и бросила в меня подтаявшей льдинкой. Угодила точно за воротник, к слову.
– Что? Нет, задумался просто, – отозвался я, вскочив и развязав пояс: нужно было вытряхнуть ледышку.
Конечно, по жаре она быстро растает, а мокрое пятно на одежде высохнет, но мне не нравилось это ощущение льда у кожи. Я однажды полежал на снегу, мне вполне хватило…
– Аю прикажет седлать коня.
Это не было вопросом. Наверно, реши я отказаться от прогулки, меня выпнули бы за ворота поместья силой! Всё-таки жить с ашшу – сложное испытание. Недаром в степи на них никто и никогда не женится в привычном нашем понимании. Они сами выбирают, с кем быть и от кого рожать детей. И правильно – им видней… во всех смыслах слова.
Когда я выехал на улицы Адмара, солнце уже стояло в зените. Двое слуг следовали за мной – просто дань обычаю, появляться в одиночку уважаемому человеку неприлично, – и я краем глаза видел, как они утирают потные лица. Мне не было жарко, наоборот, хотелось взлететь к самому солнцу, разогреть крылья до белого жара, а потом упасть камнем в море, чтобы пар взвился столбом… Но нет, нельзя. Не рискну. Аю еще ни разу не ошибалась в своем предвидении, и я не хотел проверять, повезет ли мне обмануть судьбу…
Я придержал жеребца: узкую улочку перебегала стайка ребятишек лет пяти или младше, босоногих, в живописных лохмотьях, перемазанных ягодами – красными, густо-лиловыми… Веселые крики звучали, словно птичьи голоса, мелькали белозубые улыбки, худые руки и ноги – золотисто-коричневые, бронзовые, медно-красные, иссиня-черные…
Они промчались, а я лишь вздохнул.
У нас с Аю детей не было.
Глава 2
Оставив лошадей на попечение одного из слуг, я в сопровождении второго двинулся по базару, раскланиваясь со знакомыми.
Многим, особенно чужестранцам, не нравится этот пестрый круговорот, этот шум и гам, гортанные и слишком высокие крики, цветистая ругань и порой драки… Я, однако, бывал на Севере и готов заявить со всей ответственностью: тамошние рынки отличаются от наших разве что чуть большей сдержанностью нравов. Точно таких же голосистых торговок я встречал в Арастене, а еще мне однажды чуть не намяли бока, приняв золотую монету адмарской чеканки за фальшивую. Я отбился, конечно, но впечатлений мне хватило надолго…
Я миновал невольничьи ряды (ничего интересного там не встретилось, так на что же намекала Аю?) и повернул к причалам, посмотреть на корабли. Мне больше нравилось разглядывать их с высоты полета, спрятавшись в облаках или зайдя против солнца и поражаясь искусству, с каким люди вели эти скорлупки наперекор воле ветра и волн… Но не сегодня. Тем более царил штиль, хотя вчера и позавчера с моря задувал сильный ровный ветер. Теперь корабли могли выйти из тесной гавани разве что на веслах. Ну а те, у которых весла не были предусмотрены конструкцией, – на буксире. Но что им делать в открытом море в штиль? Ждать, пока течение прибьет к берегу, да не к дружелюбному адмарскому, а дальше к югу, где обитают дикие племена, за кусок дерева и какую-нибудь побрякушку готовые съесть чужеземца? Лучше уж переждать затишье в порту.
Вблизи корабли напоминали мне чаек: стремительные, изящные в полете, на берегу они выглядят куда хуже. Да и запах…
С этой мыслью я поспешил миновать невольничью галеру, но тут же остановился, услышав с кормовой надстройки громкое:
– То есть как это – ты не намерен мне платить?
В ответ донеслось что-то неразборчивое, и борец за свои права еще повысил голос:
– Уважаемый! Я пока не знаю, как здесь у вас принято вести дела, но не забывай, что если бы не мои усилия, твоя лоханка так и болталась бы в открытом море! Что? Добрались бы до берега? Ну конечно, ты убедил себя, что эти живые скелеты, которые по недоразумению именуются гребцами, сумели бы совершить невозможное! Твоя галера сидит в воде по самую палубу, трюмы набиты до отказа, и ты еще будешь мне говорить… Что? Да, представь, я разбираюсь в мореходстве! Или ты хочешь сказать, что я… Ах, это было божественное вмешательство! Понятно…
Я остановился и пригляделся против солнца. Мне видна была только коротенькая круглая фигура в большом тарбане – должно быть, хозяин судна – и еще одна, высокая, широкоплечая.
– Что? Прости, я не расслышала! – зазвенело таким знакомым тоном, что я, право, невольно вздрогнул. – Это я тебе должна доплатить? За что, скажи на милость? Ты ведь получил деньги еще на берегу! И, напомню, в плату входили приличная еда и сносное место для ночлега.
– Вот именно, шади [48] заняла мою каюту, – расслышал я наконец голос капитана, – и я вынужден был делить ложе с помощником!
– О ужас, – насмешливо ответила ему женщина. – Надеюсь, вам обоим понравилось… Потому что мне – нет!
– Шади!..
– Твоя каюта никак не тянет на капитанскую, – отрезала она. – Тесная, душная, щели толком не проконопачены… Когда галера идет носом к волне, изо всех дыр так и льет! Скажи своим работникам – еще пары штормов эта посудина может и не пережить.
– Это лучшая пакля…
– Это вообще не пакля, – перебила она и наклонилась к капитану. Жаль, я не мог рассмотреть сцену поближе, зрелище должно было быть уморительным. – Не знаю, где ты ее покупал, но послушай человека, который вырос на корабле: тебя обманули. Думаю, расспросы нужно начинать с помощника… Впрочем, это вопрос далеко не первостепенной важности, и мы отвлеклись. Ты, кажется, намекал, будто я тебе что-то должна?
– Да, шади, – набычился толстячок. – На берегу мы договаривались: за проезд до Адмара, за отдельную каюту, за еду и воду, за твой багаж. Потом ты заняла мою каюту вместо пассажирской, съела и выпила больше меня, и… и теперь вообще не желаешь платить!
– Я сейчас на пальцах объясню, почему не желаю. – Женщина показала ему указательный палец. – Отдельная пассажирская каюта похожа на крысоловку, и даже твоя личная немногим лучше. Посмотри на меня, уважаемый! По-твоему, я могла находиться там, не скрючившись в три погибели? А ты, к слову, видел меня, когда мы ударили по рукам, и прекрасно понимал, как именно я буду чувствовать себя в этой душегубке, с моим-то ростом! Тебе хотелось посмеяться надо мной? И как, удалось?.. Это первое.
– Но…
– Второе, – не дала она договорить. – Еда. О, эта пища богов! Если бы они ее отведали, то низвергли бы ваше корыто в пучину вод, а печень кока отдали бы на растерзание морским гадам! Мое счастье, что я приучена не отправляться в дальний путь без собственных припасов, иначе мне пришлось бы ловить летучих рыб и утолять голод их костлявой плотью!