Хаксют кивнул.
– Поэтому он сделал все, чтобы привлечь внимание к своей лавке, – продолжила Фергия. – Черная вывеска с белыми буквами уже достаточно бросается в глаза, это раз. Конечно, я могла сперва зайти в любую другую лавку, но эту бы точно не пропустила! Вейриш, вы же указали мне на нее, но сами-то прочли, что за книги предлагает это заведение? Там не на адмари было написано, на арастенском, если вы не заметили!
– Да вы шутить изволите… – выговорил я.
– Не верите – выйдите и посмотрите. А впрочем… – Она улыбнулась. – Хаксют-шодан наверняка зачаровал эту надпись, не так ли?
– Не я. Попросил знакомого… – тяжело вздохнул старик. – Он не знает арастенского. Недорого попросил – всего-то несколько слов заколдовать…
– Но всё равно странно, Вейриш, что вы этого не увидели, – сказала Фергия. – Вы же… ну… Должны были разобрать! Право, выгляните и проверьте, очень вас прошу! Я слышала, др… такие, как вы, способны видеть истинный облик вещи или человека, не важно, сквозь любой морок, а здесь такая ерундовина…
Мне самому стало любопытно: это я настолько невнимателен, или же знакомец Хаксюта применил какое-то удивительное заклятие нераспознавания, – и я направился к двери. Правда, не успел откинуть засов – в массивную створку кто-то ударился со всего размаха и закричал пронзительно и жалобно:
– Дядя Хаксют! Дядя Хаксют!.. Открой!..
– Открывай быстрее! – Старик вскочил на ноги с неожиданной для его возраста прытью и едва не своротил столик. – Это Чайка!
– Какая еще чайка? – удивленно спросила Фергия, подхватив полупустой кувшин прежде, чем ойф выплеснулся ей на шаровары. Реакция у нее была отменная. – Хотя… вопит похоже.
– Не какая, а какой… открывай же, Вейриш-шодан, чтоб тебе провалиться!
Я настолько опешил, что не сразу сообразил, в какую сторону открывается дверь. Впрочем, Хаксют пришел на помощь, и в лавку влетел кто-то взъерошенный, без тарбана, в лохмотьях, в ужасе глянул на нас с Фергией и кинулся на кухню.
– Стой! Стой! – завопил старик, кинувшись следом. – Это свои… Слышишь? Стой, дурной…
– Помочь, Хаксют-шодан? – спросила Фергия.
– Сделай милость, шади! Его надо… успокоить, – выдохнул тот. Несмотря на солидный возраст, он крепко держал трепыхающегося юнца. – И… и спрятать. Но это я сам, шади, не в первый раз…
– Судя по воплям снаружи, на этот раз обыск будет серьезным, – сказала она и протянула руку к незнакомцу. – Вейриш, заприте дверь и дайте мне руку. Сейчас всё образуется.
Я понял, что она затеяла, а потому повиновался. От меня не убудет, в конце концов.
Когда в дверь замолотили с криком «Открыть, именем рашудана!», мы втроем мирно пили ойф.
– Что вам угодно, уважаемые? – лучезарно улыбнулась Фергия, когда хозяин отворил и на пороге возникли стражники с саблями наголо.
Огонек-спутник разделился, и теперь по всей темной лавке сияли волшебные светильники. Один такой подплыл поближе к стражнику, и тот в испуге замахал свободной рукой, отгоняя чудесный огонек.
– Хаксют, – бросил предводитель, не обращая внимания на такую ерунду, – не видел Чайку? Говорят, он сюда побежал.
– Сам видишь, Даллаль-шодан, у меня важные гости, так с чего бы мне открывать дверь кому попало? – степенно ответил тот.
– Гости?
– Неужели не узнаешь?
– Вейриш-шодан, – коротко поклонился мне Даллаль, начальник городской стражи, перевел взгляд на Фергию и немного изменился в лице. – Ферджияшади, верно?
– Фер-ги-я! Сколько можно повторять! – закатила она глаза, но тут же улыбнулась высоченному красавцу с холеными вороными усищами, которые спускались едва ли не до середины груди. – Впрочем, ты так мило это произносишь, Даллаль-шодан, что я дарую тебе прощение… на первый раз. А что случилось? В городе пожар? Из пустыни наступают дикие бардазины? В порту всплыл гигантский кракен и сожрал флагманский корабль рашудана, да продлятся его дни? Рашудана, не кракена, конечно…
– Хуже, шади, – ответил тот и убрал саблю в ножны. – Снова сбежал этот несносный поэт!
Глава 19
– Поэт? – непередаваемым тоном произнесла Фергия, переварив реплику Даллаля. – А чем он опасен? Может, заворачивает свои опусы в камни и бросает в окна почтенных граждан? Или – о ужас! – он пробрался в чужой дом, что-нибудь украл и устроил переполох среди шуудэ? А то и… право, страшно говорить о подобном… соблазнил чью-то супругу?
– Нет, шади, – терпеливо ответил Даллаль. Мне показалось, будто они уже встречались, но когда? Впрочем, Фергия была весьма расторопна, так что я не сильно удивился такому знакомству. – В этом случае ему давно отрубили бы обе руки, мужское естество, а то и голову. Или сослали в каменоломни, где ему самое место!
– Но что он всё-таки натворил, шодан? – с любопытством спросила Фергия. – Присядь с нами, переведи дух: даже такому славному воину, как ты, должно быть, тяжело бегать по жаре в полной амуниции. Да из-за кого!.. Хаксют-шодан, может, у тебя найдется холодная вода?
– У меня найдется даже сок алима и немного льда, – сказал хозяин лавки и поднялся, кряхтя. Он явно был не рад гостю, но куда деваться? – Соблаговоли обождать, Даллаль-шодан, я принесу кувшин…
Стражник заколебался на мгновение, но все же кивнул и бросил своим подчиненным:
– Обыскать остальные лавки! Переверните всё, но добудьте этого мерзавца хоть из-под земли!
Те с грохотом вывалились под палящее солнце. Дверь закрылась, и в лавке вновь воцарились тишина и удивительная прохлада. Вообще-то, когда мы пришли, здесь было не так жарко, как снаружи, это ясно, но довольно душно. Теперь же я дышал полной грудью, и мне чудился тот особенный аромат заснеженных горных вершин, который можно ощутить, когда вечные льды подтаивают на солнце. Да и ветерок откуда-то подул… Конечно, к этому приложила руку Фергия, кто же еще?
Молчание длилось недолго, поскольку любопытство Фергии требовало удовлетворения. Правда, ей хватило терпения выждать, покуда Даллаль утолит жажду, вытрет блестящее от пота лицо вышитым платком (очень похожим на тот, что передал мне Оталь) и будет готов к беседе.
– Скажи, шодан, чем так опасен какой-то поэт? – продолжила Фергия. – В Арастене их пруд пруди. Каждый студент мнит себя великим стихоплетом, во всяком случае, сочинить песенку и распевать ее под окнами возлюбленной способен почти любой. А кто не в состоянии зарифмовать даже розы с грезами и кровь с любовью, тот заказывает стишки у более одаренных собратьев… К слову, многие студенты зарабатывают этак себе на обучение, можешь себе представить?
– Никто бы и пальцем не тронул мерзавца, если бы этот негодяй писал любовные стихи! Пускай даже дерзкие и непристойные, как один развратник и пьяница, чье имя было предано забвению указом рашудана пять сотен лет назад, но которого – поэта, не рашудана! – всё еще помнят и цитируют наизусть его сочинения, – сказал Даллаль и с явным наслаждением отпил ойфа. – Может, высекли бы разок на площади или взяли штраф…
– Признаюсь, Даллаль-шодан, я даже вообразить не могу, что же такого ужасного сотворил… как его зовут, кстати?
– Настоящего имени никто не знает, – ответил он, – но люди прозвали этого негодяя Чайкой.
– Почему? – вырвалось у меня.
– Летает быстро, кричит громко, гадит много, – ухмыльнулась Фергия. – Я угадала? Ах да, еще он наверняка очень прожорлив, а раз так, почему ты ищешь его здесь, шодан, а не в какой-нибудь харчевне?
– Там проверили в первую очередь, – ответил Даллаль. – И один слуга сказал, будто видел, что Чайка побежал в эту сторону. Где же ему скрываться, как не у торговцев книгами, в том числе и запрещенными?
– Так-так, кажется, я начинаю понимать… Он сочиняет что-то такое, о чем не принято говорить вслух? Позорит… неужели самого рашудана?! – делано изумилась Фергия, но Даллаль принял это за чистую монету и кивнул.
– Ты мудра не по годам, шади. Так и есть: Чайка чернит имя нашего великого правителя, да продлятся его годы вечно. И имена его советников чернит… и даже моё!