Незнакомая?!

— Мама?.. — едва сумела выговорить я, когда невесомые руки погладили меня по лицу, попыталась удержать ее, но куда там! — Мама…

Мелькнула еще одна русалка — я узнала ту, другую бабушку и одного из дядьев, ушедших за горизонт, а потом клок пены оторвался с гребня волны и сделался белой птицей… Нет, не одной — их было трое.

— Клаус… — я протянула к нему руки. — Михаэль, Мартин… Ваши братья живы, они там, на берегу, летите к ним!

— Уж будто они не видят, — пробурчал Хозяин Глубин. — Ну, довольно… Солнце наполовину село, пора мне. Не желаешь переменить своего решения, капелька? Учти, после уже не выйдет!

— Только в одном, — сказала я, помолчав. — Пускай Эрвин сможет уйти, если не пожелает больше быть со мной. Так будет честно.

— Ну что ж… — глубоко вздохнул он. — Будь по-твоему… До встречи, капелька!

И прозрачная волна поглотила меня, смыла мои горести и страхи и мягко вынесла на берег, а потом откатилась обратно в океан, оставив деревню и усадьбу нетронутыми.

Солнце скатилось за горизонт, будто только того и ждало, и наступила темнота…

— Марлин! Марлин! — Я чувствовала, что меня тормошат, но не могла пошевельнуться. — Марлин…

На лицо мне упала горячая капля — одна, другая… Ох уж эти люди, чуть что, так в слезы!

— Перестань солить море, оно и без того соленое, — сказала я и открыла глаза, чтобы встретиться взглядом с Эрвином.

— Марлин…

И тогда, на холодном осеннем берегу, обнимая мужа, который хватался за меня, как утопающий за соломинку, будто не верил, что я жива, что мы оба живы, я подумала, что Хозяин Глубин мог бы и не переспрашивать. Я не изменю своего мнения: вечность — это ничтожно мало.

Эпилог

Вот и вся моя история. Солнце вновь падает в море, и я в последний раз смотрю на закат с берега.

Русалки живут дольше людей, намного дольше, и я успела увидеть правнуков. Эрвин тоже — ведьма понемногу выучила меня своему ремеслу, и мой муж намного пережил своих братьев. Правда, никто и не заподозрил неладного — он ведь был самым младшим…

Но пришел и его черед. Эрвин хорошо чувствовал это: несколько дней назад он еще возился с малышами, потом вдруг слег, а сегодня попросил вынести его на берег, туда, откуда хорошо видно закат.

Мы не говорили об этом: что тут обсуждать? И будто мы не наговорились за столько лет… Все распоряжения давно были сделаны, землями Эрвина давно управлял Герард, наш старший внук — ему, в свою очередь, передал власть Эрик, наш средний сын. Старшего, Эдриана, забрало море, а младший, Корвин, не оставлял попыток разыскать хотя бы следы кораблекрушения: Эдриан ведь пропал бесследно, и даже русалки, даже морская ведьма ничего не могли поведать о его судьбе… Мы с мужем смирились: море есть море, и если ему вздумалось взять нашего мальчика себе, спорить нет смысла. Может быть, мы еще встретимся с ним там, за горизонтом, куда уходит солнце…

Правят нынче потомки Андреаса — их немало, да и у прочих братьев предостаточно родни! Даже неразлучные близнецы, Кристиан с Вернером, все-таки женились, но, как и предсказывал Эрвин, только порядка ради. Жены, я знаю, видели их не так уж часто: братья появлялись дома хорошо если раз в полгода, а то и реже, умилялись очередному отпрыску и улетучивались быстрее ветра!..

На берегу было тесно: проводить Эрвина явились дети и внуки, и правнуки, и жители окрестных рыбачьих деревень.

— Дедушка уходит? — тихо спросила Ариэль, самая младшая из внучек, потянув меня за рукав, и я кивнула.

Помню, как Эрвин бережно взял ее, крохотную, на руки, улыбнулся и сказал: «Марлин, я совсем забыл, каково это!» А я ответила, мол, ладно еще, меня принимают за старшую сестру моих же дочерей, но если очередная окажется ровесницей правнучки, это будет уже чересчур…

— Не плачь, — сказала я ей, погладив по переливчатым солнечным волосам — кое-кто все-таки удался в меня, не в черную масть Эрвина, — просто пришло его время. И я уйду за ним, а когда-нибудь мы все встретимся там, за горизонтом…

— И дедушке не больно?

Я покачала головой:

— Нет. Только очень грустно, но тут уж ничего не поделаешь. Пора…

Я поцеловала ее, потом других внуков, детей и подошла к Эрвину.

— Обними меня, — сказал он, — когда ты так делаешь, мне совсем не страшно…

И я обняла его, заглянула в черные глаза: с годами они совсем не изменились, остались прежними, ясными, и я по сию пору, посмотрев в них, видела не старика, а все того же юного порывистого Эрвина с непослушной вороной гривой, взрослого серьезного Эрвина, Эрвина — уже немолодого, с благородной сединой, своего мужа, которого я любила больше жизни. Мы долго прожили вместе, но этого все равно было так мало!

— Марлин, я буду ждать тебя за горизонтом, — шепнул Эрвин. — Только не торопись… Люблю тебя…

Он улыбнулся, взглянул на меня, потом на закат… Взгляд его остановился, черные глаза застыли, лишившись жизни, и лишь заходящее солнце отражалось в них, как в обсидиановом клинке.

— Я тебя люблю, — шепнула я, опустив ему веки. — Я приду к тебе, когда настанет время. Не скучай…

Один за другим подходили прощаться сперва наши родственники, потом местные жители: все знали и любили Эрвина. Уже праправнуки старой Берты (а что толку считать те «пра», как говаривает морская ведьма!) привели надежную лодку и бережно перенесли моего мужа на борт.

Эрвин не желал долгих проводов и лишних слез — море и так соленое донельзя, повторял он. И все равно, что подумают о нас другие: я уходила с ним вместе — больше ничто не держало меня на суше. Дети выросли, выросли уже и внуки, стало быть, я сдержала обещание, данное морской ведьме.

Я ступила в лодку и взяла весло, а дети оттолкнули ее от берега. Они знали, что случится дальше, но и не думали противиться: Эрвин запретил мне лгать им, и если прочие лишь подозревали неладное, то уж дети-то с внуками и правнуками прекрасно знали, кто я такая…

Я смотрела на них, пока могла разглядеть лица, а потом в последний раз поцеловала Эрвина и высекла огонь.

Смолистые дрова — потомки Берты не поскупились — вспыхнули быстро и жарко, и я немного погрелась у этого огня, а потом вынула склянку с зельем и выпила его залпом.

Последним, что я увидела перед тем, как волны сомкнулись над моей головой, была громадная огненная птица, простершая крылья над морем и взмывшая ввысь — это душа моего мужа устремилась к Создателю, покинув бренную оболочку. Ну а волны, плеснув белой пеной, затушили горящие обломки лодки и уволокли их на дно морское, туда, куда отправилась и я…

— Вот и ты, наконец, — встретила меня морская ведьма, обняла и погладила по голове. — Устраивайся. Теперь твой дом здесь.

Я кивнула: что там устраиваться? Пещера и есть пещера, а те немногие памятные вещицы, которым не повредила бы морская вода, я давно спрятала в камнях недалеко от берега.

— Навести родных, — сказала ведьма, — а потом возьмемся за учебу. Придется тебе подналечь — не думала я, что ты так долго будешь на земле!

— Ничего, тетя, я справлюсь, — ответила я. — Я ведь дала тебе слово. А во дворец я сплаваю поутру. Не сегодня, нет…

Она молча кивнула и уплыла в свою пещеру, оставив меня в покое. Молодая мурена подобралась поближе и свернулась у меня под рукой, как кошка, и я погладила ее по гладкой спине.

Эрвин мой, Эрвин, лети к братьям, вы наконец-то встретитесь, все одиннадцать… Только не забывай меня, Эрвин, я…

«Море и без того соленое, — подумалось мне, — а будет еще солонее. Может, это все русалочьи слезы? Да нет, мы же не умеем плакать…»

Есть в наших краях легенда: раз в году, когда дни самые длинные, откуда-то из-за моря прилетают лебеди. Один из них, тот, что меньше других и слабее с виду, всегда отстает и не следует за своим клином на берег, а остается на небольшом скалистом островке.

А на закате, когда он, встряхнувшись, сбрасывает крылья, из пены прибоя выходит девушка с длинными золотыми волосами, и одиннадцать дней, пока лебедям не настанет срок возвращаться обратно за море, когда еще можно преодолеть путь туда за пару дневных перелетов, этим двоим ни до кого нет дела.