– Кем, – произнес вдруг Кайхо, – Альена-первая точно не оставила какого-нибудь оружия? Что же она, не думала о том, что станется с Альеной-последней?

– Думала, конечно же, – отозвался среброликий. – Но верила в то, что потомки справятся своими силами, а потому незадолго до смерти собрала все свои вещи, те, что прибыли с нею из Запределья, и уничтожила их. Даже от шлюпки ее осталась одна лишь оболочка, а все, что было внутри, Альена-первая разобрала на части и приказала стражу сжечь.

– Но зачем?

– Она считала, что такие вещи не должны попасть в руки тем, кто не понимает их опасности, – ответил Кем-Тиин. – Даже если бы она записала что-то, годы спустя эти слова превратились бы в очередную легенду.

– Но вы-то все помните! – заметила я. – Вы могли бы рассказывать ее потомкам, чтобы не забывали о ведьме, и тогда… тогда, может, они просто перестали бы называть девочек этим именем! И никогда Альена не стала бы последней в роду Сайтор, и…

– Так не бывает, – покачал головой среброликий. – Альена-первая не верила в волшебство, когда очутилась в нашем мире, но убедилась, что оно все-таки существует. И у него свои законы, нарушить которые не способны ни люди, ни ведьма, кем бы она ни была.

– Нарушить… – негромко произнес Кайхо. – А как насчет обойти?..

– О чем ты, юный Завиор?

– Что? Так, мысли вслух, – быстро ответил он и нарочито громко зевнул. – Кем, сколько времени мы уже разговариваем?

– Сейчас ночь, – сказал тот, даже не взглянув наверх. Да и что толку, если не было видно ни зги? – Рассветет еще не скоро, вы успеете вздремнуть. А мы… мы рассказали вам все, что знали. Можем добавить лишь, что ведьма не объявлялась на перевале до недавнего времени. Или, возможно, она делала это скрытно. Теперь вот осмелела и показалась…

– Ясно. А отдохнуть не помешает, – кивнул Кайхо. – Утром, как я понимаю, нам придется отсюда уйти?

– Но мы не решили, что делать, – сказала я. – Надо подумать…

– О чем тут думать? – удивился он. – Не бегать же по горам от этой твари, будто это она тут хозяйка, а не мы! Надо встретиться с ней и убить, вот и все.

– Как у тебя все просто… – вздохнула я. – Но как?

– Не знаю, но способ должен быть, – Кайхо потянулся и завозился, устраиваясь поудобнее. – Может, приснится? Место волшебное, вдруг нашепчет что-нибудь!

Я промолчала. Говорить ни о чем не хотелось. Слишком много уже сказано, но все это бесполезно, только голова сделалась тяжелой и будто бы чужой…

Жаль только, уснуть не получалось. Увидеть бы сейчас небо и звезды предков, и Прародительницу, в которую обратилась Альена-первая после смерти, – как знать, не дали бы они совет? Но увы, над головой за зачарованными стенами Убежища по-прежнему ярилась метель, и ничего нельзя было разглядеть.

Я дождалась, пока Кайхо уснет, а тогда тихонько позвала:

– Кем?..

– Что случилось?

– Так… не спится. Скажи, Кем, а правда… то есть может ли быть такое, что я унаследовала от мамы волшебные волосы? Ведь правда же: когда мне было плохо у князя, все вокруг… потускнело, что ли? Как в сказке про золотую птичку-невеличку, знаешь такую?

– Доводилось слыхать, – в голосе среброликого послышалась усмешка. – И ты права, так оно и есть. Князь Даккор был жаден. Перевал, железная руда, избавление от проклятия – немало он потребовал у ведьмы за свою помощь, а довеском получил удачу и изобилие для своего рода. Получил бы, – поправился он, – если бы сумел удержать…

– Выходит, отец женился на маме… ради этого вот процветания? Для нашего рода и округи, для потомков?

– Подумай сама, – ответил Кем-Тиин, – вспомни себя и скажи: если бы твоя мать была несчастна в Сайторе, если бы ее удерживало с твоим отцом лишь чувство долга и данные клятвы, разве сияла бы она чистым золотом?

Я помолчала, потом сказала:

– Знаешь, мне кажется, я начинаю забывать их. Правда, я уже плохо помню их лица и… Покажи мне их, Кем! Ты ведь можешь, верно?

Наверно, он кивнул, но я не видела. Почувствовала только, как он наклонился ко мне, так что черные прорези его маски оказались точно напротив моих глаз, а потом…

Потом все затопил золотой свет. Золотой, рыжий, огненный, как солнце, как страж, как мамины волосы… Потом рыжее золото сгустилось, и будто из тумана выступили ко мне родители, какими я их запомнила: рослый плечистый отец, смеющийся и протягивающий мне руки – я любила с разбегу прыгнуть в его объятия, а он подбрасывал меня, казалось, к самому солнцу! – и мама в простом зеленом платье, окутанная, будто золотым плащом, распущенными локонами.

Она тоже улыбалась – немного печально. Я понимала почему: я не могла их обнять, ведь это были призраки, тени минувшего, живущие только в моей памяти и памяти среброликих. Я все же протянула руку (или мне показалось, будто протянула), попыталась коснуться маминой руки, но пальцы прошли сквозь нее, только мерцала золотистая дымка…

«Я же помню, – мелькнуло в голове, – я все помню!»

И вдруг это обрушилось на меня лавиной, забытое было, – тепло их рук, дыхание, запах… Теперь я все ощущала – и мягкую ткань платья под руками, и тепло рук, и движение ресниц у моей щеки, и аромат разогретых летним солнцем горных трав, смолы и хвои, и камней – они пахнут по-особенному, я всегда это знала.

А поверх маминых рук опустились другие, тяжелые, мужские – это отец прижал к себе нас обеих, а вокруг замкнул кольцо страж, и я утонула в теплом золотом сиянии…

Как мне хотелось бы, чтобы это было наяву…

Глава 26

Когда я открыла глаза, надо мной сияло солнце. Метель закончилась, будто не бывало, небо сделалось чистым, прозрачным, бесконечно высоким… Судя по нему, снаружи стоял сильный мороз.

Ну а дышать мне было трудно из-за Кайхо: он так прижал меня к себе, что я еле вывернулась из-под его руки. Он и не проснулся, поворочался и снова засопел.

Кем-Тиина я нигде не увидела, но не обеспокоилась: должно быть, он пошел проверить, сильно ли замело дорогу. Если снега там окажется нам по горло, возвращаться будет непросто…

Мысль о возвращении меня больше не пугала. Ведьма… Ну что ж – Альена-первая встретилась с ней нос к носу, не испугалась и сумела обвести вокруг пальца. Та, наверно, и помыслить не могла, что человек отважится на это! И, уверена, думает так и по сию пору, а ту оплошность постаралась загладить проклятием.

Одевшись, я выскользнула наружу и несколько мгновений не могла проморгаться – от яркого солнечного света слезы хлынули из глаз. Можно подумать, я без того недостаточно заревана… Да уж, оценила я, вынув зеркальце, подарок Витела, и рассмотрев свое отражение. Все лицо в разводах и грязных потеках – давно мне не приходилось умываться как следует! А вот и чистые блестящие бороздки на щеках – только что пролитые слезы. Как еще в лед не обратились? Мороз-то стоял нешуточный… Маска греет, подумала я: лицо у меня не мерзло, даже кончик носа, который всегда страдает первым. Ну а раз так, чистый снег сгодится, чтобы умыться, да и причесаться не помешает – волосы, наверно, свалялись до неприличия.

Такие простые мысли успокаивали, и я принялась раздирать спутавшиеся пряди тем самым лошадиным гребнем, что дал мне конюх Динк. Где-то теперь они с Мадитой? Ушли ли от княжеских людей? Нашли зимовье или действительно устроились в какой-нибудь берлоге? Увидеть бы их, узнать, что с ними все в порядке…

Задумавшись, я не сразу поняла, что за странный звук слышу, потом сообразила: от мороза и железного гребня волосы у меня распушились, поднялись надо лбом, целыми прядями тянулись за рукавом, липли к меховому воротнику, потрескивали и даже, по-моему, искрили – так бывает в сильную грозу. Тогда даже шерсть у животных вставала дыбом – погладишь собаку или кошку, и в кончики пальцев будто уколет.

А еще я была не одна: мне показалось, что это солнце отражается во льду, но нет, это страж свился на скале и наблюдал за мною. На свету он казался не таким уж большим, этакий сгусток бело-золотого пламени, холодного, как снег – он не таял под стражем.