– Вот именно.
– Не хочешь быть красивой для всех – сделай это для меня.
– Ты издеваешься! – На этот раз вниз полетела чудом уцелевшая фарфоровая статуэтка, но Саннежи подхватил ее над самым полом и вернул на столик.
– Нет, тавани. Это, – он коснулся кончиком пальца свежего шрама, – просто маска. Для меня ты – прежняя. Вот и все.
– Хорошо, – сказала я, уткнувшись лбом ему в плечо. – Я причешусь. И даже нарядно оденусь. И… и даже покажусь на люди… может быть. Позже.
– Не бойся. Я буду рядом, – шепнул Саннежи. – Всегда…
– Что же на меня нашло, когда я потребовала, чтобы он забыл даже думать обо мне и женился на Аделин? – выговорила я.
– Видно, на тебя тоже действовали чары, – пожал плечами Рыжий, терпеливо дожидавшийся, пока я вынырну из мира воспоминаний. – Слабее, чем на твою сестру и прочих, но все же…
– Наверно, и на Саннежи – тоже, – сказала я. – Взять в жены Аделин вместо меня… Он выполнял все мои желания, даже плавать научился, хотя все равно опасался большой воды, но это уж было чересчур! Да он скорее закатал бы меня в ковер, перекинул через седло и увез к себе на родину, чем согласился с этой моей придурью! Могу допустить: он думал, что я опамятуюсь и возьму свои слова назад, но это совсем не в его духе… Нрав у него был куда как покруче моего, и подобного бы он не стерпел! – Я помолчала, потом добавила: – Жаль, я не помню, как это было. Вернее, помню, что именно сказала ему, а вот его ответ…
– Может, еще припомнишь, – обнадежил Рыжий. – Идем обратно. Уже совсем светло, в путь пора. Маррис этот пригодится: он, я так полагаю, в столице обычно околачивался, так что может знать чего-ничего.
– Если он поедет с нами…
– Он тоже погиб, – предвосхитил бродяга мой вопрос. – Погнался за злодеями, заплутал в горах и сгинул. Конь выйдет через денек-другой к ближайшему поселению, Ян расстарается. По сбруе и клейму его мигом признают, а уж куда всадник подевался… Горы вон какие – ищи, век не сыщешь!
– Чтобы начать новую жизнь, сперва нужно умереть, так? – спросила я, а он неожиданно вздрогнул.
– Откуда ты это взяла?
– Ты сам это сказал. Умирает осень – рождается зима. Принцесса Жанна умерла – родилась… возможно, королева Жанна, но это еще не ясно. По новорожденному сложно угадать, кем он станет, если выживет. Вот так и Эйнавар Маррис умрет, а родится кто-то другой, скажем, наемник Эйн. Я не права?
– Права, – без улыбки ответил он и свистнул. – Ян, скажи Деррику седлать коней. Новенького на заводную посадим, а его вороного уведи подальше, так, чтоб наверняка дорогу к людям нашел… И давайте, ешьте живее, и так сколько времени даром потратили!
Пока седлали коней, я ждала во дворе – в доме было душно.
В вышине прокричал ястреб. На этот раз я была наготове: обмотала куском шерстяного одеяла предплечье, и Зоркий не поранил меня когтями.
– Тот самый, – прошептал Маррис, жавшийся поближе ко мне. – Который голубей перехватил… Он приметный, вон вроде как брови рыжие, да и сам… золотистый, что ли? Никогда таких не видал!
Я погладила ястреба по блестящим перьям, и он довольно прикрыл глаза.
– Скучаешь по хозяину? – спросила я одними губами. – Я тоже. Он нас обоих взял птенцами и вырастил, только ты оказался воспитанником поудачнее…
– Что ты говоришь, хозяйка? – окликнул Рыжий.
– Ничего, ястреба успокаиваю.
– Лучше коня своего успокой, пока он Деррику голову не откусил!
– Иду… – Я еще раз погладила Зоркого и сбросила его с руки. Ястреб, громко крикнув, исчез в вышине, а я проводила его взглядом и направилась в конюшню, приговаривая: – Тоже еще, мужчины, называется, с конем совладать не могут…
Глава 6
Никто не рассчитывал еще на одного спутника, но дичи кругом хватало и умереть с голоду нам не грозило. Другое дело, что Маррис явно не пришелся ко двору. Он был из благородной семьи, не то что остальные участники нашего похода, а потому, немного придя в себя, сделался заносчив и даже груб. Впрочем, от этого его излечили быстро: Медда – мощной оплеухой, а Ян – хорошим ударом под ребра, после которого Маррис долго не мог отдышаться. Я только вздохнула: предупредила ведь бестолкового, что не он здесь главный, но ему хоть кол на голове теши.
Мы ехали горами и долами, и я начала понимать, о чем говорил Рыжий: в низинах не продохнуть было от гари, лес если не полыхал открытым пламенем после дождей, так тлел понемногу. И еще – было слишком тепло для этого времени года. Помню, прежде уже заморозки случалось, но не теперь…
– Все, что ни делается, – все к лучшему, – сказал мне как-то наш предводитель, когда мы проезжали очередную низину. – Не люблю эту поговорку, но сейчас соглашусь: никто не удивится тому, что ты закрываешь лицо от пепла и дыма. Жалко, глаза закрыть нельзя, а то слезы так и льются, чтоб им, до того щиплет! Иногда я тебе завидую, хозяйка…
– Не завидуй, – мрачно ответила я, – мне тоже глаза режет, я полдороги еду зажмурившись – Тван вывезет! И дышать вовсе нечем, как только люди выдерживают? Мы – странники мимоезжие – и те замучились, а каково постоянно дышать этой гарью?
– А куда им деваться? – вздохнул Рыжий, кашлянул и подогнал своего серого. – С места не снимешься, дом да поля не бросишь, вот и терпят…
Сам наш предводитель в последние дни сделался неразговорчив и мрачен, но выпытать, что с ним такое, не мог никто из наших спутников. Оставалось только мне попробовать, и я как-то подсела к нему ночью на привале: мне и теперь, бывало, не спалось, а чем звезды считать, лучше за костром досмотреть…
– Ты сам не свой, Рыжий, – сказала я, поворошив хворост. – То горел-горел, а теперь будто угас, одни угли тлеют. Скажи уж прямо: ты не знаешь, что делать дальше!
– Не в том дело, хозяйка, – помотал он головой, помолчал и добавил: – Парень этот мне половину планов спутал. Рассказал много полезного, этого не отнять, но я уже голову сломал – все думаю: как бы так устроить, чтобы не брать его с собой! Его узнают верней, чем Деррика, не спрячешь. А если сказанет что-нибудь сдуру, так и вовсе пропадем… Не связанным же держать и с кляпом во рту?
– Может, и придется, – вздохнула я и прислонилась к его плечу. Так удобнее было сидеть. – Ты расспрашивал его, я видела, когда вы коней на водопой повели, а мне ничего не сказал. Что Маррис тебе поведал?
– Ничего хорошего. – Рыжий по-прежнему смотрел в костер.
Мне показалось, будто профиль его обозначился резче, но, может, виной тому была походная жизнь? Мы не голодали, но отдыхали не так уж часто и понемногу, и я сама уже чувствовала, что одежда становится мне свободна.
– А все же?
– Если верить его рассказам, столицу ты не узнаешь, – ответил он.
– Почему же он не сказал об этом мне?
– Не хотел расстраивать. Убеждал меня оставить тебя в укромном месте, а самим прорваться во дворец, прикончить Рикардо… ну, Аделин с дочкой оставить на твою милость… Вот и весь его план, – криво усмехнулся Рыжий. – Далее следовало народное ликование, пир горой и всеобщее благоденствие. Ну и, я так понял, торжественная свадьба.
– Чья? – не поняла я.
– Его и твоя.
– Чушь какая! – невольно засмеялась я. – Да я скорее за тебя замуж выйду, чем за этого мальчишку!
– А ты словами не бросайся, – проронил он и снова уставился в огонь.
– А что такого я сказала? Два невероятных события, одно можно считать чуть менее невозможным, чем второе…
– Если так, то хорошо, – согласился Рыжий, не поворачивая головы. – И все же будь осторожнее, я ведь предупреждал. А то потом не докажешь, что ты вовсе ничего не имела в виду и никаких желаний не загадывала.
– Хорошо. Поберегусь, – ответила я и спросила, помолчав: – Ты не заболел? Говорю ведь, ты не похож на себя прежнего, и… рука горячая такая… Может, жар?
– Это не от болезни, – негромко сказал он и все-таки взглянул на меня. Глаза у него были темнее ночи, горячечные провалы в никуда. – Столица уже близко, а в столице – Рикардо. От этого меня и лихорадит. Здесь – самая сердцевина смерча, а в ней дышать нечем, воздуха нет…