— Я не знаю, — покачала я головой. — Должно быть, дело в том, что я русалка, а мы умеем звать… Я просто вспоминала тебя, твои глаза, твои речи, каждую мелочь, и пела. Но я не смогу сделать то же самое для Герхарда и других твоих братьев, я с ними едва знакома. Я не знаю, как они улыбаются, как хмурятся, не могу представить их спящими и едва проснувшимися, веселыми и злыми, и уж вовсе не в состоянии вообразить…

— Да, вот этого воображать точно не надо, — серьезно сказал он. — Это… только наше. Наше счастье, такое… хрупкое, беззащитное!.. Даже с братьями я не поделился бы таким!

— Но что, если от этого будет зависеть их жизнь? — спросила я.

Эрвин помолчал.

— Думаешь, — сказал он, наконец, — они захотели бы спасти свои жизни ценой моего счастья?

— Может быть, у них нет выбора, — произнесла я, — и они ничего не могут решить там, в пустоте. Ты сам говорил, что крылья не держали тебя, значит, и их не держат. Но я сумела дозваться тебя. Быть может, Селеста докричится до Герхарда, но как же остальные? У кого-нибудь из них есть надежный якорь на этом берегу?

— Нет… нет, — ответил Эрвин, подумав. — Кое у кого были невесты, но… сговоренные, ты понимаешь. И даже если кто-то любит одного из моих братьев, я об этом не знаю. Они и сами могут не иметь об этом понятия, как Клаус, к примеру…

— Значит, выручать их придется тебе, — сказала я. — Ближе у них никого нет.

— Но как? — шепотом спросил он.

— Не представляю пока, — ответила я, — но мы что-нибудь придумаем. Мы обязаны это сделать. А теперь усни и не думай ни о чем. Ты со мной, и я не отдам тебя ни фее, ни самому Создателю… Хотя зачем бы ты ему понадобился? Разве что ради хорошей компании!

— Что ты такое говоришь? — тихо рассмеялся Эрвин, а я еще крепче сжала руки.

— Несу всякую ерунду. Не слушай меня, спи! И не бойся ничего, я тебя не отпущу…

Эрвин так и уснул, крепко держась за мою ладонь, а проснулся, когда солнце уже стояло в зените, и если бы не плотные шторы, в комнате было бы совсем светло.

— Я все еще тут? — спросил он, протерев сонные глаза. — Знаешь, Марлин, если это сон, я хотел бы остаться в нем!

— Это не сон, — улыбнулась я. — И тебе нужно встать и побриться, твоя щетина ужасно колется! Давай, я позову слуг?

— И как ты объяснишь им мое появление?

— Я ничего не буду объяснять, — ответила я. — Я ведьма, в конце концов.

— А ведь ты когда-то уверяла меня в обратном.

— Тогда я еще не знала, как обернется дело, — улыбнулась я. — Правда, пока я мало что умею, но тетушка обещала выучить меня ремеслу.

— Это она помогла тебе вытащить меня… оттуда? — Эрвин отбросил покрывало и встал.

Высокий, худощавый, взъерошенный со сна, он даже без одежды выглядел царственно. Такого хоть в рогожу закутай, все равно видна будет порода!

— Посоветовала кое-что, — кивнула я. — Остальное — уже моих рук дело.

— Я надеюсь, ты хотя бы нашего первенца ей в обмен на помощь не пообещала? — негромко спросил он.

Я покачала головой и улыбнулась. Пообещала, конечно, но уж точно не первенца и не в обмен. У ведьмы должна быть преемница, и я стану ей, когда придет время, а потом научу колдовству дочь или внучку… Дожить бы еще до этого!

— Я отдам ей себя, — сказала я, потому что Эрвин имел право это знать. — Но не теперь, конечно. Русалочий век намного длиннее человеческого, и я вернусь в море только тогда, когда ничто не будет удерживать меня на берегу. Ведьма подождет. Она обещала, и я ей верю.

— Хорошо, — кивнул он, — потому что, если бы ты собралась назад, на дно морское, мне пришлось бы нырять следом, а это затея безнадежная, верно? Тебя не удержишь, ты как волна — вроде бы ты у меня в руках, но ускользаешь в единый миг или рассыпаешься пеной…

— Рано мне еще становиться пеной морской, — улыбнулась я. — Слишком много всего нужно сделать!

20

Не могу описать, что приключилось с нашими домочадцами при виде Эрвина, живого и здорового… Помню, Анна кинулась обнимать его, плача навзрыд и совсем позабыв о том, что он принц, а она всего лишь служанка. Старая Мари чуть не лишилась чувств, а Берта все качала и качала головой, то неверяще глядя на Эрвина, то с заметной опаской — на меня. Ганс — и тот прослезился и долго жал руку своему господину — ту самую, правую, будто не мог поверить, что нет больше крыла, что Эрвин снова может держать оружие…

Вот только Селеста как будто не обрадовалась. Вернее, ахнула от неожиданности со всеми вместе, сердечно обняла меня и дала себя обнять Эрвину, но… настоящей радости в ее глазах не было, и я прекрасно понимала почему. Эрвин вернулся, а Герхард — нет, и я ничем не могла помочь, я не знала, как вызвать остальных братьев из пустоты, в которую они угодили. И, я полагала, даже ведьма этого не знает!

Селесте же больно было смотреть на то, как Эрвин берет меня за руку, как целует и улыбается… Она завидовала, пусть и по-доброму, ведь мы успели с нею сдружиться и стали друг другу назваными сестрами, но зависть — такое чувство… Никогда не угадаешь, во что оно может превратиться.

— Какая ты счастливая, — с горечью говорила мне Селеста, когда мы оставались наедине. — Я бы все отдала, только бы вернуть Герхарда, я бы пошла за ним по дну морскому, но… Я не умею, научи меня!

— Ты не русалка, — раз за разом повторяла я, — ты не сможешь спеть призыв. Но ты можешь просто звать и звать мужа, может быть, он услышит?

— А никак не получится выпросить у морской ведьмы голос русалки? — спросила вдруг Селеста. — Ведь если она могла забрать его у тебя в обмен на человеческие ноги, неужели не сможет дать мне такой же? Я бы ничего не пожалела, клянусь!

— Ты настолько любишь Герхарда? — спросила я так же, как когда-то озадачила меня вопросом морская ведьма, и Селеста осеклась. — Когда ты успела полюбить его? Вы ведь женаты не так уж давно.

— Я не знаю, — после долгого молчания произнесла она. — В самом деле, Марлин, не знаю… Я…

— Говори, — подбодрила я, — если ты разберешься в этом, то, кто знает, вдруг догадаешься, как позвать мужа назад?

— Ты ведь понимаешь, как вышло, что я стала его женой? — негромко сказала Селеста после долгой паузы.

— Еще бы я об этом позабыла, — невесело вздохнула я. — Ты сказала, что увидела его на похоронах Клауса.

— Да, верно. Я ведь должна была отбыть домой после церемонии, но как-то так вышло, что Герхард посмотрел на меня, а я — на него. Помню, первое, о чем я подумала, было «до чего же он похож на Клауса!», — проговорила Селеста, — а потом: «о чем это я, ничего общего в них нет, кроме внешности».

— Я точно так же подумала об Эрвине, — улыбнулась я. — Братья схожи лицами, но не характерами.

— Именно так. Герхард младше Клауса, но он показался мне намного спокойнее и рассудительнее, правда, только поначалу. На самом деле у него огненный нрав, просто он хорошо умеет держать себя в руках. А тогда… — Она помолчала, потом продолжила: — Герхард принес мне соболезнования, как полагалось, а я ему, а потом я и опомниться не успела, как оказалась замужем. Отец не стал тянуть, решил, видимо, что один брат ничем не хуже другого.

Я кивнула.

— Ты знаешь, наверно, Герхард овдовел меньше чем через месяц после женитьбы…

— Эрвин упоминал об этом, но в подробности не вдавался.

— Вот и Герхард не желал говорить об этом и, похоже, запретил всей челяди даже упоминать о его первой супруге, — сказала Селеста, — да только я тоже упряма и понемногу выяснила, что с нею приключилось.

— И что же? — насторожилась я.

— Она… ее звали Элина, красивое имя, правда?

Я кивнула.

— Элина была моей ровесницей, — продолжила Селеста, бездумно заплетая косички на бахроме покрывала. — И точно так же воспитывалась в обители, только не здешней, она ведь была родом из другой страны. Нравы в той обители царили самые суровые, зато девушки получали прекрасное образование, были безупречно воспитанны и умели вести хозяйство куда как лучше меня-бездельницы…