– Вот ты и займешься, – серьезно сказал герцог. – Ты и так умеешь, и этак, тебе будет проще объяснить. Будешь дядькой при моем сыне? Ну а твой потом к нему в оруженосцы пойдет, он младше…

– Да неужто откажусь! – выговорил Волк, явно не веря своим ушам. – Мы с женой вам и так благодарны по гроб жизни, а…

– Болтать хватит, – оборвал Винсент. – У нас еще долгий путь впереди… и лучше нам, как в прошлый раз, возвращаться в сумерках, с этаким-то табуном!

Опушка встретила нас светлой зеленью и ярко цветущей мать-и-мачехой. Кое-где уже появились одуванчики и незабудки – тут было посветлее, чем в глубине леса, снег давно стаял.

– Сударь, – поклонилась я дубу, – как поживаете?

– Живем, – мрачно ответил он. – Скоро зацветем.

Я огляделась.

– А где же яблоня?

– Нет больше яблони, – ответил он и умолк. Потом добавил: – Идите уж, не травите сердцевину. Привык я к ней, старой…

– Дядюшка дуб, – сказал вдруг Волк. – У нашего дома Агата в том году посадила рябинку, помните, вы помогали растить? Вот беспокоится, как она там, не пропала ли зимой? Рябинка-то с той стороны, непривычная… Вы б не взглянули? Тут ведь недалече.

– Ну… отчего ж не взглянуть, – скрипнул тот. – Погляжу. А вы идите, идите прочь. Хватит тут шастать! То одни, то другие, опять всю траву вытоптали…

– Уже уходим, сударь, – церемонно кивнул Винсент и тронул Браста каблуками, походя швырнув в трясину горсть монет. Там булькнуло, но болотник не показался, только лягушки надрывались.

По гати мы проехали, как по главной улице, хоть и замызгались. Ну а пока отдохнули да перекусили тем, что осталось, вдруг встрепенулся Франк и заржал жалобно и призывно.

– Что он говорит? – спросил Винсент.

– Он с женой тут жил рядом, – ответил Людвиг, уплетая ветчину. Не сырое мясо, но такая еда ему была привычнее хлеба. – Вот где-то там… где зеленая крыша.

– Найти сможешь? – обратился муж к старому коню. Тот несколько раз кивнул. – Ну, раз мы тут, отчего ж не сходить? Заодно и проверим, выйдет или нет… Звали-то жену как?

– Ирма, – перевел сын. – Ирма Лотто.

– Все вместе пойдем? – деловито спросил Волк, превращаясь в человека.

– Да. Не возвращаться же потом. Оттуда как раз к колодцу выйдем, а там уж и до дома недалеко.

Наверно, дивное это было зрелище: по узким улочкам ехал сам Черный герцог с ребенком на руках, за ним я в оборванном бальном платье и сверкающих драгоценностях – спасибо, плащ прикрывал это великолепие! – да Элла с Волком и Дитрихом, все без седел и упряжи. Следом трусили разномастные лошади.

– Тут? – спросил Винсент Франка, когда тот остановился перед старой, но крепкой еще калиткой, недавно выкрашенной в зеленый, как и крыша. Тот молча кивнул. – Возьми-ка, Маргрит…

Он передал мне сына, спешился и окликнул сурового вида старуху, подметавшую крыльцо:

– Сударыня!

– Да, господин? – удивилась она, подняв голову и увидев такую пеструю компанию. – Доброе утро, господин.

– И вам доброго утра. Скажите, это вы – Ирма Лотто?

– Я, господин. – Она подошла к калитке. – А что… что…

– И у вас пропал муж?

– Пропал, пропал, господин! – Она крепче стиснула черенок метлы. – Как ветром унесло… А вам откуда знать? Неужто нашелся, старый негодяй?! Ух, я б его… бросил одну, я тут колочусь, а он шляется неведомо где! В тюрьме, поди? За долги?

– Не совсем. Долги свои он уже отдал… Вы бы желали его вернуть? – спросил Винсент.

– Еще б не желала… – суровая старуха вдруг вытерла глаза краем передника. – Жизнь вместе прожили, внуков увидели, а он возьми да пропади! Дети разъехались кто куда, а я кукую тут, одна как перст… Поругаться и то не с кем!

Франк жалобно заржал, положив морду на край забора.

– Никакую из этих лошадей не узнаете? – поинтересовался Винсент, кивнув на них. – Вроде бы одну украли именно у вас. Как ветром унесло, говорят. Что-то вы такое в сердцах сказали…

– Да у нас сроду лошади не… – Старуха осеклась, потом поудобнее перехватила метлу, распахнула калитку и вышла на улицу. – Так, значит, не шутили, что вы с нечистой силой знаетесь, господин?

– Я от нее избавляюсь по мере возможности, – мрачно ответил герцог. Я только вздохнула: теперь точно слухов не оберешься. – Жену вот вернул, а других не могу. Не в моей власти. Только близкие сумеют их признать, да и то не знаю, получится ли…

Старая Ирма посмотрела на лошадей.

– Ох, господин… Не знаю… Вот та кобыла – ну вылитая соседка, неподалеку тут жила. Уж сколько раз мы с ней ругались, не счесть! Такая же, да, волосы светлые, морда… тьфу, лицо длинное, зубы кривые и ноги короткие. А как мы наругаемся всласть, так идем на рынок да болтаем по пути, сплетничаем. Милые бранятся – только тешатся, как про нас сказано. Тоже запропала, да уж давно, у меня старшая дочка только замуж вышла… Фридой ее звали, точно, Фридой!

– У самой у тебя зубы кривые! Да и тех уж не осталось, а у меня еще своих половина… – едва выговорила старуха в потрепанном платье, силясь подняться с земли. Волк спрыгнул с коня и поднял ее на ноги. – Кошелка старая… Потому мужа и лишилась, что язык за зубами не держится! Да пусти ты, я еще ходить не разучилась…

– Фрида? – Ирма покачнулась и схватилась за калитку. – Так… правда?

– Нет, меня не ты извела, невестка брякнула кое-что, – буркнула та, отряхивая подол. – Феи и забрали, им только скажи. А Франка своего ты и прокляла… Как есть ведьма!

По-моему, спектаклем наслаждалась уже половина улицы, если не весь квартал.

Ирма поглядела на остальных лошадей, поморгала подслеповато и вдруг выдала:

– Да вот же он, голубчик! Такая же пегая бороденка у него была, у-у-у, всю бы по волоску повыдрала! Франк, это ты, скотина эдакая?!

– Говорю же, ведьма, – констатировала Фрида, когда на заборе повис щуплый, на полголовы меньше Ирмы старичок, правда что с пегой бороденкой.

Ирма не слушала, душила своего благоверного в объятиях и то рыдала на всю улицу, то ругалась такими словами, что я предусмотрительно прикрыла Людвигу уши. Хотя все равно ведь узнает от отца да прочих…

– Да я ж не нарочно, – оправдывался Франк, – да не мог я вернуться! Ну кто тебя за язык-то тянул, а?!

– Что ж ты заморенный такой? – причитала Ирма. – Да оборванный… А ну пошел в дом, не позорься на всю улицу! Фрида, и ты иди, что стоишь?

– Без подруги не пойду, – ответила она и с трудом дошла до серой кобылы. Та ласково ткнулась храпом ей в плечо. – Сколько лет вместе…

– Так заводи ее на двор, места мало, что ли? У соседа сарай вон пустой, там пока постоит! Иди давай, старая перечница! – Тут Ирма затолкала мужа в дом, выскочила на улицу с метлой наперевес и рявкнула на соседей: – Что встали! Вам тут балаган, что ли?! Не видите, его светлость мне мужа и подругу от фей вернул?! Будете еще языками трепать, сама вам их пообрываю! Или сейчас как погоню метлой по улице, ишь, раззявились!

– Да пусть лучше глянут, может, еще кого узнают, – негромко сказал герцог. – Или вспомнят, может, у кого-то ребенок пропал? Лет этак тринадцать назад.

– Не пропал, сударь, подменили, – поправил Волк.

– Верно. Ну? Вспоминайте, вы друг друга хорошо знаете!

Народ зашушукался, кто-то за кем-то побежал, а старая Ирма поклонилась чуть ли не в ноги.

– Век благодарна буду, господин, – искренне сказала она, – язык свой поганый узлом завяжу и другим закажу болтать лишнее!

– Я помогу, – ядовито сказала Фрида и потянула серую кобылу за челку. – Ну идем, Мирта, не пропадем уж…

– А ведь работает, – с удовлетворением произнес Волк, глядя, как обнимаются и снова плачут на всю улицу две женщины, одна постарше, другая помоложе.

– Правда, это ж Мирта-молочница, – выпалил вдруг какой-то мужичок, оставивший свою лошадь с подводой поодаль и подошедший поглазеть. – С фермы тут неподалеку. Вылитая мамаша стала! Та ее обыскалась, думала, сбежала дочка с каким-нибудь парнем, а оно вон что… Ух… Поеду расскажу ей! Мирта, ты со мной?

– Потом вместе дойдем, – сказала Фрида. – Сперва хоть в порядок себя приведем, а то на нищенок похожи. Езжай себе, не загораживай улицу!