– Но остается еще то странное условие, согласно которому, чтобы спастись, он должен вымолить прощение, но… за что? У кого? У феи?
– Вряд ли. Ее не разжалобишь, – усмехнулась моя собеседница. – Тем и плохи условия фей, что они выполнимы, но только если ты поймешь их иносказания и догадаешься, как быть.
– Это условие наподобие «отдашь мне то, чего у себя дома не знаешь»? – уточнила я.
– Именно. Только это-то уж давно на слуху, таким даже деревенского дурачка не проведешь, если он хоть когда-нибудь сказки слушал… Но что было на уме у феи, когда она прокляла Норвуда, никто, кроме нее, не знает, – сказала сирень. – А спрашивать не советую, можешь накликать беду и на себя тоже. Она до сих пор зла на него и вряд ли захочет, чтобы кто-то его выручил. Еще бы, столько сил она из него выпила за эти годы! Но ей хочется еще и еще, а остатки, как люди говорят, сладки!
– Вы много знаете о феях, – произнесла я, помолчав.
– Еще бы не знать, веками живем бок о бок, – вздохнула сирень. – Говорю тебе: не связывайся с феями. Хочешь – попробуй обмануть проклятие, вдруг да повезет? Но их самих ни о чем не проси!
– Откуда мне знать, вдруг вы заодно с ними? – дерзко спросила я. – Отговариваете меня, а все ради того, чтобы не дать мне помешать фее?
По ветвям прошел гул – это рассмеялась громадная сирень.
– Какие вы смешные, люди! – произнесла она наконец. – Подумай сама, мне-то что за печаль, будет жить этот человек или нет? Наоборот, пусть бы протянул подольше, не то фея снова возьмется за меня и всю мою родню! Жаль его, конечно, но он – последний росток на когда-то могучем древе и зачахнет рано или поздно, так или иначе. Мне проще: вон сколько кругом моих сестер и дочерей, мы будем расти и продолжать род, даже если вконец одичаем, мы живучие. Люди так не могут, они слишком хрупкие…
– Вот как… – Я задумалась, а потом спросила: – Ну хорошо, а извести фею можно?
– Кое у кого получалось, – вздохнула сирень. – Но это только слухи, которые приносили малютки да ветер. Феи тоже смертны, хоть живут дольше вашего, да, но как избавиться от них, я не знаю. А теперь иди! И не заговаривай с сиренью, возле которой не будет малюток – это может оказаться фея…
Я взглянула на кошку, мол, верить или нет? А то как знать, вдруг крохотные духи – тоже феи? Но нет, Чернушка согласно мяукнула и фыркнула, когда золотистый огонек опустился ей на нос. Ловить его она, правда, уже не стала, а довольно зажмурилась.
Снова подняв взгляд, я не увидела уже дух сирени, как ни старалась различить фигуру в ветвях. Впрочем, она и так потратила на разговор со мной немало времени!
– Что ж, Чернушка, – задумчиво сказала я и взяла кошку на руки, – пойдем-ка домой, поразмыслим. Сдается мне, способ обмануть фею должен существовать, и… И я его найду, не будь я…
Тут я осеклась: мне вдруг показалось, будто ветер притих, а деревья замерли, внимательно прислушиваясь. А еще мне вспомнилось: нельзя называть свое настоящее имя вслух там, где его может подслушать недобрый человек ли, фея, кто угодно! Я сказала Грегори, как меня зовут, но мы с ним беседовали в доме… Здесь же, в парке… Ветер может унести это имя куда угодно, и узнает его тоже кто угодно, хочешь ты того или нет! Да и клятвами лучше не разбрасываться…
– Я просто найду этот способ, – сказала я кошке.
– Мяу, – серьезно ответила она и вдруг вцепилась когтями мне в запястье, да так, что выступила капелька крови.
– Ну и негодяйка же ты! – усмехнулась я, вытерла кровь, перехватила Чернушку поудобнее и отправилась к дому…
Скоро мне показалось, будто рядом со мною кто-то идет. Я уж подумала на фей, но кошка не волновалась, и я осторожно скосила глаза направо. Ну, так и есть!
– Долго еще ты намерена меня игнорировать? – мрачно спросил Грегори.
– Мне показалось, это вы меня игнорируете, сударь, – подчеркнуто вежливо ответила я и пригнулась, минуя ветку, склонившуюся над дорожкой. – Уж не знаю, чем я вас так разобидела, что вы даже словом со мной перемолвиться не желали все это время.
– Я ведь сказал, чем именно, – ответил он, глядя в сторону. – Я не нуждаюсь в одолжениях, и мне не по нраву чужая жалость!
– А вам не приходило в голову, что поступок мой был продиктован не жалостью, а желанием поблагодарить за прекрасный вечер? За то, что отпустили меня на свадьбу племянницы, за то, что ждали и встретили, за тот подснежник, за ландыши, наконец? Вижу, не приходило! – фыркнула я и отвернулась. – Вот уж в самом деле бесчувственное чудовище!
– Не слишком ли много ты себе позволяешь?
– Ну а разве я не права?
Я отпустила кошку, и та помчалась за бабочкой, только задранный трубой хвост мелькал в траве.
– Отчасти, – произнес он наконец.
– Вы не желаете извиниться?
– А ты? – прищурился Грегори. На ярком солнце его карие глаза сделались вдруг золотыми.
– После вас, сударь.
– Что ты, ведь дам принято пропускать вперед!
– Но только если впереди не скрывается какая-либо опасность. Вам напомнить правила этикета? Вы изрядно одичали, сударь, не в первый раз это отмечаю!
– Знаю, – кивнул он и вдруг крепко взял меня за локоть. – Я готов извиниться перед тобой, Триша, но только если ты пообещаешь не делать подобного впредь.
– А я не могу этого обещать, – отозвалась я. – Женщины непредсказуемы, откуда мне знать, что взбредет мне в голову через минуту? Обойдусь уж без ваших извинений!
– Ну и я проживу без твоих… – Грегори вдруг фыркнул, тряхнул гривой и спросил вовсе невпопад: – Что ты делала возле сирени?
– Прогуливалась, – недоуменно ответила я.
– Обычно ты гуляешь в других местах.
– Вы следите за мной?
– Уследишь за тобой, как же… твоя кошка чует меня на другом конце Норвуда! – невольно усмехнулся он, однако не дал сбить себя с толку и повторил: – Что ты делала возле старой сирени?
– Подошла посмотреть: я никогда не видела такого громадного дерева, да чтобы оно еще было в цвету от нижних ветвей до самой макушки, – ответила я. – Это запрещено? Я помню, вы велели мне остерегаться феи Сирени, только не сказали почему… Впрочем, никаких фей я не встретила, только тех маленьких духов цветов – их много здесь.
– Не встретила – твое счастье, – глухо сказал он. – Особенно берегись белой сирени, это ее любимая…
Я вовремя прикусила язык, чтобы не упомянуть о духе дерева и ее предостережениях, а вслух сказала только:
– Я не собираюсь заговаривать невесть с кем.
– Хорошо… – Грегори притянул меня чуть ближе и обнял за плечи. – И пригляди за домом, раз уж ты взялась за это добровольно! Слуги совершенно отбились от рук, кормят чем-то несусветным, а ты пропадаешь на рассвете, как утренний туман…
– Ну уж конечно, отбились они от рук за пару дней, – улыбнулась я. – Не успели бы.
– Уж конечно, – передразнил он. – Твоя Моди бродит с отсутствующим видом, отвечает невпопад и бьет тарелки. Эрни ревнует ее невесть к кому, должно быть, к кому-то из челяди твоего брата, и тоже совершенно не в состоянии прислуживать. Разве что у Хаммонда и Роуз хватает сил вести себя, как полагается приличным слугам, а остальных, кажется, тоже продуло лесным ветром! Сделай с ними что-нибудь, а?
Последняя фраза прозвучала почти жалобно, и я засмеялась, а потом ответила:
– Я постараюсь, сударь. Только пообещайте не устраивать больше этаких ссор на пустом месте! Меня обидеть сложно, вы уж знаете, да я и не девица из чувствительного романа, чтобы неделями переживать, если мне слово не так скажут А вы вот…
– Ну что – я? – подбодрил он.
– Хуже такой девицы в тысячу раз, – серьезно сказала я. – И слишком большого мнения о себе, вот что. Кстати, подите да расчешите гриву, пока я распоряжусь насчет обеда… если он готов, конечно.
Обеда не оказалось, но поднятые по тревоге служанки живо кинулись на кухню. Спасибо, хлеб еще оставался.
– Хозяин все одно который день ничего не ест, – сказала мне Роуз, – вы тоже, госпожа, поутру кусок схватите да прочь из дому. И что дрова переводить? Мы и всухомятку перебьемся, привычные… Я, правда, похлебку сварила, вот осталось еще, если не побрезгуете… Все аппетита лишились, отчего бы это?