Ири вцепилась в мою руку.

Третьего дня… значит, гонец уже мог добраться до герцога. Похороны матери — это не шутки, значит, какое-то время ему будет не до нас!

— Господин, пустите хоть в сторожку обогреться, — смиренно попросила я. — Мы с дочкой шли из такой дали, а оказалось… Вот, возьмите…

— Входите уж, — вздохнул он, приняв монетку и отперев калитку. — Хм… С виду вроде не нищенки, одеты хорошо, да с поклажей… Кто таковы будете?

— Мы были в услужении у одной знатной дамы, — почти не погрешила я против истины, — но нас выставили прочь, когда я отказалась отдать дочь ее сыну увеселения ради. Жалованье нам задолжали за полгода, а все наше имущество при нас. Я когда-то прислуживала ее светлости, вот, надеялась упасть ей в ноги и попроситься хоть судомойкой…

— Эх, вот ведь, — помотал он седой головой. — Идите уж на кухню, хоть горяченького хлебнете. Скажите Финне, я дозволил.

Толстая Финна, копия нашей Катрины, поворчала немного, потом выслушала мою историю, взглянула на Ири и покачала головой.

— Господа! — сказала она с отвращением и с грохотом поставила перед нами миски. — Творят, что хотят! Ешьте давайте, пока не остыло.

Упрашивать нас не пришлось, и мы накинулись на еду. Готовили тут, может, и не так изысканно, как у герцога, но когда несколько дней живешь всухомятку, и пустому кипятку рад будешь, не то что сытной мясной похлебке!

— Что делать-то думаете? — спросила Финна, глядя, как Ири выскребает ложкой миску. Потом встала и налила ей добавки. — Я б вас оставила, все не так скучно одной. С горничными не поболтаешь, носы задирают… Да только теперь неведомо, кто тут хозяйничать станет! Может, никто, а может, его светлость кому-нибудь поместье пожалует, как знать? Но хоть ненадолго задержаться вы можете, отдохнете, а там видно будет…

— Мы пойдем дальше, пока еще не так холодно, — сказала я, хотя соблазн остаться и жить здесь в тепле и сытости был ох как велик! Но этак вот явится новый хозяин или простой гонец, узнает нас, и как тогда быть? Уж лучше не рисковать. — К востоку отсюда мой дядя живет, может, приютит. Если задержимся, уж точно не успеем дойти, снегопады зарядят.

— Ох, бедовые ваши головушки, — вздохнула она. — Идите-ка спать. Девочка, я гляжу, носом клюет. Идите в каретный сарай, там сухо, а лечь можете в сани ее светлости. Они ей всяко уже не понадобятся, а не на соломе же ночевать?

Сани оказались роскошными, а еще… Еще их покрывала меховая полость, в которую так и тянуло укутаться!

— Мам, но это же воровство! — отчаянно зевая, сказала Ири, когда мы задолго до рассвета уходили из поместья, разжившись на кухне кое-чем съестным (за такое небрежение я бы давно устроила слугам головомойку — заходи кто хочешь, бери что хочешь!).

— Пускай я лучше буду воровкой, чем позволю тебе замерзнуть, — твердо ответила я. — Старой герцогине это уже не пригодится, так что либо слуги стащат, либо моль поест…

Меховая полость, если ее как следует свернуть, оказывается не такой уж большой, а сколько там она весит? Всяко унесу! Понадобится, я еще Ири себе на загривок посажу!

И, право, этот краденый мех здорово выручал нас морозными ночами. Если из одеял соорудить что-то вроде шатра, а самим завернуться в пушистое покрывало, то можно спокойно спать, не рискуя отморозить себе что-нибудь.

Мы уходили все дальше на запад, теперь уже по дороге, потому что в лесу намело сугробы мне по подбородок и пробраться по ним было невозможно. А вот ночевать под снегом оказалось очень даже славно! И тепло, и снаружи поди еще заметь…

Но, конечно, когда представлялась возможность, мы забредали в деревни и на постоялые дворы. Где-то нас пускали на ночлег, где-то мы покупали припасов в дорогу, а кое-где даже удавалось помыться и постирать белье.

Иногда нам везло проехать сколько-нибудь с попутным обозом: санный путь уже открылся, и возчики обычно позволяли прокатиться немного, дать роздых усталым ногам, особенно за мелкую монетку. А как-то раз мы двое суток провели под сугробом — такая разыгралась метель!

— Мам, — сказала Ири, когда мы откопались, и посмотрела на небо. — Дальше идти нельзя. Скоро уже начнутся настоящие бури, мы их не переждем.

— Тогда надо добраться до ближайшего постоялого двора, — кивнула я, — придется пожить там. Ну да я могу наняться стряпухой или судомойкой, за кров и еду, чтобы деньги-то не тратить, они нам еще пригодятся!

— Я тоже могу на кухне помогать, убираться или там за птицей смотреть, — кивнула Ири. За время нашего путешествия она похудела, осунулась, но странным образом сделалась еще красивее.

Лица у нас обеих обветрились от холода, приходилось мазать на щеки гусиный жир, а еще Ири придумала протирать лица травяным настоем: от него мы сделались намного смуглее, чем были на самом деле. И если кто-то и ищет девочку с кожей белее снега, с волосами черными как смоль, алыми губами и глазами изменчивыми, как море… пускай сперва попробует разглядеть ее в этой вот замарашке с красным от холода носом, растрескавшимися губами и инеем на бровях!

Одежда наша пообтрепалась и давно не выглядела новой. Ири натягивала шапку до бровей, сверху обматывалась шерстяным платком, одни глаза наружу — так было в самый раз. Я поступала так же. В одной деревне еще до наступления холодов нам удалось купить овчинные душегреи, и теперь мы выглядели как заправские крестьянки.

Нам повезло выйти к постоялому двору как раз вовремя: уже собиралась буря, должно быть, первая настоящая зимняя буря: ветер выл протяжно и страшно, стонали деревья, по кронам шел гулкий перещелк — это замерзшие сучья стучали друг о друга, мела поземка, и уже сложно было отличить небо от земли, хотя до заката оставалось еще немало времени!

— В такую погоду хозяин собаку на улицу не выгонит, — вздохнул хозяин, когда мы немного оттаяли и попросились на постой. — Только некуда мне вас поселить, много тут таких… Хотите, на конюшне ночуйте, она просторная, хотите — прямо тут, на лавках.

— Мы можем и на лавках, почтенный, — кивнула я, шмыгая носом, — да и на полу, одеяла-то есть. Лишь бы не под открытым небом!

— Ну, тогда оставайтесь.

— А может, по хозяйству помочь нужно? — спросила я. — Мы все умеем: и готовить, и прибирать, и шить, и за птицей ходить…

— На кухне пригодитесь, пожалуй, — кивнул хозяин, подумав. — Народу много, мой кухарь с ног сбивается. Разносолов мы тут не подаем, так что всяко справитесь. А девчонка твоя пускай на подхвате будет. Посуду там помоет, столы выскоблит, подметет, и ладно. Если будете хорошо управляться, я с вас тогда за прокорм не возьму. А спать — я вот подумал — можете на чердаке. Там сено сложено, которое на подстилку идет: много его в этом году насушили, в сарай не поместилось… Ну и барахло кое-какое там свалено, руки не доходят разобрать да повыкинуть. Крыша не течет, разве что в щели дует, но уж не замерзнете, раз одеяла есть. Все лучше, чем на лавках-то!

Мы искренне поблагодарили доброго человека, сложили свои пожитки на чердаке (сена там и впрямь было предостаточно, в него мы и зарыли меховую полость, чтобы глаза не мозолила) да и взялись за дело. После нескольких дней дороги оказаться на жарко натопленной кухне — вот это блаженство!

Ири сновала туда-сюда с веником, ведрами и тряпками, потом становилась мыть миски и кружки, мы с кухарем Дени в четыре руки стряпали немудреное угощение: густую кашу со шкварками, жаркое с подливой, тушеные овощи, — словом, все то, что можно было приготовить в большом котле и раздавать страждущим постояльцам. Большой подпол был забит мешками с тыквой и свеклой, земляным яблоком и морковью, репой и капустой, заставлен бочонками с соленьями и горшками с вареньем, увешан вязками лука и чеснока, низками сушеных грибов и яблок… Я уж молчу про муку и крупы, сыры, окорока, колбасы и прочее. Мяса и рыбы тут тоже припасли вдоволь! Хозяин определенно не бедствовал, и то — место он выбрал хлебное. Но, конечно, самые лакомые куски предназначались денежным путешественникам, а прочим, вроде нас, и каша была за счастье…