Пребывая в самом радужном расположении духа, я раскланялся со встречными, но две пожилые дамы (они жили дальше по улице) повели себя странно — на приветствие ответили крайне сдержанно, а вдобавок перешли на другую сторону улицы, о чем-то шушукаясь.
Я давно привык к тому, что у женщин, особенно немолодых, случаются странности, поэтому не придал особого значения этой встрече, а зря…
Еще через два дня, в понедельник, проходя мимо бакалейной лавки, я расслышал шепот местных кумушек: «Вот, вот он идет… в церковь-то и носа не кажет, опять на службе не был!»
Это было чистой правдой: в воскресенье выглянуло солнце, и мне показалось глупым сидеть в душной церкви, таращиться на шляпки прихожанок, слушать с детства знакомые слова и украдкой зевать, стараясь, чтобы никто не заметил. Даже тетушка Мейбл давно уже не осуждала меня за это, решив, очевидно, что воспитывать великовозрастного племянника уже поздно. Ну, вздыхала иногда укоризненно, журила по-родственному, но и только. Полковник Стивенсон и Сирил смотрели на меня с завистью, но сами пренебречь обязанностями не могли.
Ну а я отправился на очередную прогулку далеко в поля, в сторону леса, чуть не утонул в сугробе, видел снегирей и синиц, издалека — оленя и совсем близко — мышкующих лис, особенно ярких на белом снегу, и от этого преисполнился куда большей благодати, чем от причастия. Главное, не сболтнуть об этом при тетушке Мейбл, она не оценит!
Однако что за охота этим почтенным леди обсуждать мои поступки? Или это они от скуки? Сирил что-то давно не баловал Блумтаун своими выходками: недавно суперинтендант Таусенд, когда мы с ним коротали вечер у камина, даже сказал, что это затишье не к добру. Я и сам подозревал, что долго кузен в рамках приличий не продержится, а потому готовился к чему-нибудь масштабному…
«Колючки свои богомерзкие разводит», — донеслось до моего слуха, и я сбавил шаг. Кактусы-то им чем не угодили? Впрочем, я тут же получил ответ: «Говорят, он их привез от язычников. А язычники известно, что с ними делают!»
Мне самому стало интересно до смерти, потому что я знал много вариантов использования кактусов, но вряд ли все до единого, ведь из них делали напиток, использовали в пищу их мякоть и плоды, из некоторых получали вещества, расширяющие сознание, в засушливых местностях высохшие стволы кактусов становились неплохим топливом, из волокон плели веревки… Преполезнейшее растение, а уж до чего красиво они цветут!
«Эти голые язычники накалывают на иголки людей и смотрят, как они истекают кровью и мучаются!» — прошептала одна кумушка другой, и я невольно вздрогнул. И спина зачесалась: у меня на ней осталось предостаточно шрамов на память о тесных объятиях священного кактуса… Выглядит это так, будто я лег на очень большого ежа: множество побелевших от времени точек. Хорошо еще, разоблачаться при свидетелях мне приходится нечасто, да и, к тому же, когда кожа незагорелая, шрамы различимы, только если нарочно приглядываться. А кому нужно разглядывать мою спину? Врачу разве что, но от визитов к эскулапам меня покамест бог миловал.
Но откуда милейшие дамы почерпнули этот варварский обычай? Ну конечно, из цветоводческих журналов! Я ведь выполнил задуманное и отправил свой цветной фотопортрет с легендарным Alteya cannabis и отчет о находке в редакцию, а там уж эту историю растиражировали… Я даже ездил давать интервью в Лондон (везти растение с собой я наотрез отказался, пообещав представить его публике летом), а в Блумтауне Ламберт осаждал меня до тех пор, пока я не сдался и не показал ему колючую диковинку. Кое-кто из Лондона тоже пытался напроситься на экскурсию по моей оранжерее, но я к тому моменту так устал от общения с репортерской братией, что развернул незваных гостей с порога, использовав, каюсь, непарламентские выражения. Может, кто-то из обиженных протянул меня в фельетоне? И заодно приплел дикарский ритуал? Было бы забавно!
С этой мыслью я решил наведаться в редакцию «Вечернего листка», где подвизался мой новый знакомый Ламберт, обладатель эксклюзивного права на описание моих колючих питомцев. Правом этим я наделил его, убедившись, что юный репортер действительно обладает бойким пером, не перевирает факты (а что немного приукрашивает для вящего драматизма — так это простительно), а вдобавок владеет латынью хотя бы на школьном уровне. Где бы этот самородок ни обучался, образование он получил неплохое, а это немалое подспорье в жизни и карьере…
Редакция (а заодно и типография) располагалась прямо на квартире у хозяина «Листка», мистера Оливера, веселого и немного чудаковатого пожилого джентльмена. Ходили слухи, будто он спит прямо на типографском станке, потому что не хватает места, чтобы поставить хотя бы кушетку, но я готов засвидетельствовать — это абсолютная неправда. Мистер Оливер спал под типографским станком, ведь, ляг он сверху, дорогой аппарат мог бы испортиться под весом владельца!
Впрочем, редактор не жаловался на неудобства и тесноту, напротив, уверял, что спать на полу полезно — это избавляет от болей в спине. Правда, бывает, дует, но это повод получше заткнуть щели и не забывать поплотнее закрывать дверь, только и всего. И вязаный пояс из собачьей шерсти очень выручает в холодную погоду.
Всё это он поведал мне еще в прошлый мой визит, когда я заглянул узнать, как поживает статья о моей оранжерее. Оказалось, ее растянули на целую неделю по очень простой причине: «Вечерний листок» состоял из этого самого листка, одного-единственного, и уместить восторженный опус Ламберта в один выпуск было попросту невозможно. Вдобавок это пошло бы в ущерб другим публикациям, рекламе и платным объявлениям, во многом за счет которых газета и держалась на плаву.
— Добрый день, мистер Кин! — встретил он меня.
Из слуг в доме была только приходящая кухарка — она и открыла мне дверь. Когда ее не было, посетитель мог входить без приглашения, потому что хозяин вполне мог не расслышать стук в дверь.
Работа была в разгаре: станок грохотал, стопка отпечатанных листов росла.
— Что, раздобыли еще какую-нибудь диковинку? Или, может, хотите сами написать заметку? Или дать объявление? — вопрошал мистер Оливер, не отрываясь от дела. Рукава у него были засучены выше локтя, воротник расстегнут, круглые щеки раскраснелись, а небольшая лысина на макушке блестела.
— Нет, я просто проходил мимо, — пояснил я. — Ламберт не пробегал?
— С утра пробегал, — был ответ. — Я послал его в лавку за керосином, а его до сих пор нет. Он что, думает, я в темноте буду следующий выпуск набирать? Свечей тоже мало осталось, как назло… А зачем он вам?
— Хотел спросить, не слыхал ли он каких-нибудь интересных сплетен обо мне, — ответил я. С мистером Оливером невозможно было говорить обиняками, я как-то попробовал — не обрадовался.
— Сплетен о вас? — удивился редактор. — Вот так новости… А вы что, жениться собрались? Или наоборот, соблазнили кого-нибудь и покинули? Нет, об этом бы весь Блумтаун гудел, да и окрестности тоже…
— Не такого рода сплетен!
— А какого?
— Мистического, — подумав, сформулировал я, и от удивления мистер Оливер даже прервался на пару минут.
— Мистического… это в смысле — медиумы всякие, столоверчение? — уточнил он, пошевелив в воздухе коротенькими пухлыми пальцами. — Предсказание судьбы и всякое прочее в том же духе?
— Пожалуй, — согласился я. — И еще колдовство. Черная магия, если желаете. Языческие ритуалы. Ну?
— Нет, о таком я точно не слыхал, — покачал он головой. — Такую новость не утаишь, опять же, весь Блумтаун бы гудел. А вы что, правда… того?
— В каком смысле?
— Не чужды черной магии?
— Чужд, — заверил я, покривив душой, — и черной, и белой, и полосатой в крапинку.
— А ритуалы? Как там в романах пишут… принесение юных девиц в жертву при полной луне, а?
— Не практикую, — четко ответил я. — Судите сами, сманить какую-нибудь девицу не сложно, только вот принести ее в жертву я не успею.
— Почему?
— Ее матушка успеет первой, и мне придется скоропостижно жениться, не отходя от алтаря, в смысле, жертвенника, — пояснил я, и мистер Оливер гулко захохотал. Стопка отпечатанных газет полетела на пол, и некоторое время мы потратили на то, чтобы их собрать.