— Женитесь, вот и вся недолга.
— Скажете тоже, — фыркнул Пинкерсон, — на мое жалованье семью не прокормишь! Эх… А здорово было бы сидеть у камина вот так, втроем… Жаль, когда Ламберт вернется, она уже уедет — тоже служба, она стенографистка…
Я только вздохнул: ну неужели Пинкерсон ничего не замечает? А миссис Таусенд? Ту-то, уж наверно, не проведешь! Или это я напридумывал невесть чего?
В любом случае, вмешиваться я не собирался. Сами пусть выкручиваются, вот что. Может, до инспектора что-нибудь дойдет, когда он сообразит, что собрать под одной крышей Джерри и Джессику Ламберт не выйдет…
— Ой, мистер Кин, — Пинкерсон хлопнул себя по лбу. — Я со всеми этими хлопотами совершенно забыл!
— О чем?
— Да о письме же… — прошипел он и выудил из-за пазухи помятый конверт. — Вот, держите, это вам. В смысле, письмо доставили мне, а этот конверт, который вам, был внутри.
— Не понимаю, к чему такие сложности, — пробормотал я, мгновенно опознав кокетливый почерк кузена.
— Должно быть, опасался, что на почте работники такие же любопытные, как на телефонной станции, — шепотом ответил Пинкерсон. — Видите? Мой конверт другим почерком надписан.
Верно, на нем красовались слова, выведенные непривычной к перу рукой. Само перо тоже явно было не из лучших, как и чернила: должно быть, кузен попросил кого-то в почтовом отделении написать за него адрес. Вот ведь конспиратор! И, главное, стоит пометка — доставить именно перед Рождеством… Подарочек приготовил, значит?
Я вскрыл свое послание (представляю, как Пинкерсон извелся, нося его при себе) и спросил:
— А вам он что написал?
— Буквально два слова, — инспектор сунул мне листок. — Просьба никому об этом письме не говорить и передать его вам лично в руки, только и всего. Ну вот еще: «вы поймете меня, как мужчина мужчину».
— Вы, помнится, говорили что-то в этом роде, когда Сирил врезался в столб на пути к банку, — пробормотал я, развернул письмо, пробежал его глазами… и едва удержался — свистеть в церкви неприлично.
— Что, что там? — изнемогая, спросил Пинкерсон. Читать через мое плечо ему не позволяли приличия.
— Сирил просит его не искать, — вздохнул я. — Пишет, что в его возрасте он еще не совершал ни одного по-настоящему безумного поступка… в отличие от меня. И что если он этого не сделает, то будет жалеть всю оставшуюся жизнь.
— Чего не сделает?
— Не сбежит в Америку, конечно же, — ответил я и вытряхнул из своего конверта еще один, поменьше. — А это предназначено тетушке, я полагаю… ну да, так и есть.
— В Америку… — Пинкерсон восхищенно покрутил головой. — Подумать только! А на какие средства? Или он поедет на пароходе зайцем, в трюме? Вряд ли в матросы наймется, как по-моему…
— Об этом Сирил умалчивает, но, сдается мне, сбежал он не один, — пробормотал я, — а раз так, то поездка в канатном ящике ему не грозит.
— А-а-а… — понял инспектор. — А когда письмо отправлено? Так… так… Ну, пароход уже не догнать, я полагаю. Разве только на воздушном шаре…
— Это вы к чему клоните?
— К тому, что надо бы передать письмо миссис Стивенсон, она же переживает, — пояснил Пинкерсон. — Давайте-ка, пустим его по рядам…
И ведь в самом деле пустил! Прихожане вертели конверт в руках, удивленно переглядывались и передавали его дальше. Было в этом что-то… Ну точно, как в детстве: в воскресной школе иногда удавалось обмениваться записочками — это было настоящее искусство!
Наш священник недоумевал, отчего это праздничную проповедь слушают так невнимательно, но вот письмо добралось до тетушки Мейбл… Она встрепенулась, прочитав сыновние строки, прижала руку к груди и явно задумалась о том, не потерять ли сознание, но вместо этого повернулась, нашла меня взглядом и нахмурилась. Я развел руками, мол, сам не подозревал, до чего может дойти этот негодяй в непрестанных попытках разбить материнское сердце… Должно быть, моя пантомима оказалась достаточно выразительной, потом что тетушка Мейбл вздохнула и отвернулась к полковнику Стивенсону.
— Что у вас там случилось? — прошептал Таусенд, отклонившись назад со своей скамьи.
— Сирил сбежал в Америку, — пояснил я, должно быть, чрезмерно громко, потому что неподалеку тут же подхватили:
— Вы слышали? Сирил Кертис сбежал в Америку!
— В самом деле? Вот шалопай! Бедная миссис Стивенсон…
— Дети в наше время совершенно отбились от рук! Вот в мое время…
— Тс-с-с, не во время службы…
— Ничего, — жизнерадостно заявил Пинкерсон, — всё равно скоро заявят, что письмо вы подделали, долго ли, умеючи?
— Как бы не так, — ухмыльнулся Таусенд, тоже повернувшись к нам. — У меня такое же письмецо имеется. Только с дополнением.
— Каким? — спросили мы в один голос.
— Тут свидетельство от лондонского врача о том, что Сирил Кертис является вполне душевно здоровым, а для укрепления здоровья физического ему предписан морской круиз и смена климата.
— Мерзавец… — прошипел я.
— Но изобретательный, — хмыкнул Таусенд. — Кто может помешать совершеннолетнему дееспособному человеку уехать хоть на край света? Долги, разве что…
— Он занимал у меня не так давно, должно быть, как раз их раздавал, — вспомнил я.
— Ну вот. На свободу с чистой совестью и пустыми карманами, — ухмыльнулся суперинтендант. — Не переживайте, не пропадет ваш кузен! Нагуляется и вернется.
— Будем надеяться… — пробормотал я, подумав о том, что в Сириле может взыграть кровь Кинов, и он пристрастится к путешествиям. Что скажет тетушка?!
Причем скажет мне, Сирил-то будет недосягаем! Впрочем, я всегда могу уехать якобы на поиски блудного кузена и затеряться где-нибудь лет на пять-шесть… А как же мои кактусы? Не возьму же я с собой оранжерею!
Я уже начал продумывать план побега (например, к дяде в Австралию), когда служба закончилась.
— Вик!.. — тетушка Мейбл протолкалась ко мне сквозь толпу прихожан. — Вик, немедленно скажи: это твоих рук дело?
— О чем вы? — опешил я.
— Это ты ссудил Сирила деньгами, чтобы отправить его подальше от моей юбки, как ты изволил выразиться?
Такой вариант мне в голову не приходил, а жаль!
— Если ты, то скажи, сколько он тебе должен, — сурово продолжила она.
— Какие могут быть счеты между родными людьми? — вздохнул я. — И в любом случае, тетя, я тут совершенно ни при чем. Сирил занимал у меня немного, но этой суммы не хватило бы на путешествие в Америку.
— Может, он вовсе и не туда подался, — рассудительно добавил полковник. — А назанимал по друзьям-приятелям да кутит в Лондоне.
Такую вероятность тоже нельзя было отрицать, но что мы могли поделать? Не искать же, в самом деле, Сирила с полицией!
— Тетя, я очень прошу извинить меня за ту резкость, — спохватился я.
— Ах, Вик, я и сама повела себя не лучшим образом, — тетушка заключила меня в родственные объятия, и мы трогательно расцеловались на потеху публике. — Правду слышать не всегда легко и приятно…
— Это уж точно, — пробормотала проходившая мимо миссис Ходжкин так, чтобы все слышали, — зато вранье в уши так и льется. Наговорит небылиц, а люди и слушают! Как же, приличный джентльмен говорит, образованный, а что с нечистой силой знается — кому какое дело, так выходит?
Я решил проигнорировать злоязыкую сплетницу — ну не ругаться же с ней в церкви, в самом деле! — но кое у кого были иные планы…
Внезапно двери церкви распахнулись, внутрь ворвался ледяной ветер, затушив свечи. Тьма воцарилась кругом, послышались испуганные возгласы… И тут свечи снова вспыхнули — зловещим мертвенным светом, в котором прихожане походили на утопленников не первой свежести. На пороге же воздвиглись громадные призрачные фигуры, в которых лично я узнал Харальда Кина и Дональда Вишенку с дружинами, а остальные, судя по многоголосому воплю… не узнали.
— Бесы, бесы! — верещал кто-то, крестясь с такой скоростью, что на меня повеяло свежим ветерком.
— Демоны! Спасайся! — вторил ему другой.
— Спокойствие, только спокойствие! — взывал наш священник. — Это… это розыгрыш… просто глупый розыгрыш… Никакие призраки не могут войти на святую землю!